Валентин Русаков - Трехречье[СИ]
— Спасибо вам братья, от земли нашей и от всех родов наших… Вы отстояли Ровный Камень… Теперь мы не дадим икербскому войску спуститься с перевала, — поднял очередную серебряную чашу воевода, тот самый «Будулай», — вы сделали свое дело и завтра отправитесь обозом в городище.
— Значит, войну не получилось икербам затеять? — спросил мужик с безобразно зашитым рассечением на пол лица и свежей повязкой на глазу.
— Затеять получилось, а вот продолжить уже не смогут, — ответил воевода и залпом выпил, — мы их закроем в горах, а скоро зима… и они сами уйдут. Весной тут встанет гарнизон, князь распорядился уже.
Затем, почти в торжественной обстановке, помощник воеводы выписал девять свитков… да всего девять, остальные до того момента не дожили. Предъявителю этого свитка в городище полагался почет и уважение… это в моральном плане, в материальном же, полагалось пятьсот ноготков золотом и жеребец из княжеских конюшен, хотя, как сказал Тарин, если бы выжило больше десятка, то отделались бы просто жеребцами. Обоз в городище собирался выдвигаться только завтра к обеду и мы, покинув шатер воеводы, завалились все вдевятером у телеги с водой и уснули.
Глава 29
Проснулся сам, никто нас не будил, не осмелились… Я уже более-менее научился ориентироваться во времени по солнцу, и судя по его местоположению на небе, сейчас часов одиннадцать утра. Кое-кто тоже проснулся и копошится с вещами собирая снаряжение, Талес, вытряхнув содержимое двух ранцев что-то перебирает, Тарин еще спит.
— Что-то потерял? — подсел я к Талесу, с полным котелком чистой воды из бочки на телеге, к слову из колодца в городище, сушняк одолевал.
— Уже нашел, — ответил он, еле разжав опухшие губы.
— Красавец! — посмотрел я на него с сочувствием.
— Ерунда, заживет, а вот два зуба жалко…
— Я что хотел спросить… — оглянулся я по сторонам и убедился что лишних ушей нет, — куда ты теперь, и что собираешься делать.
— Ты знаешь что…
— Один не справишься.
— Попробую.
Да уж, характер у парня, княжеский одним словом…
— Сгинешь в одиночку.
— Что ты предлагаешь?
— Блюдо мести нужно подавать холодным, — вспомнил я старый фильм.
— Еще немного… и моя месть протухнет и начнет смердеть.
— Талес, у меня тоже есть счеты к… в общим я еще не знаю точно к кому, но обязательно выясню, но знаю точно, что люди эти имеют непосредственное отношение к знати Трехречья и власти. Мы можем объединить наши усилия, но для начала нужно вытащить одного хорошего человека с угольных копей.
Талес посмотрел на меня, нет, не зло, а как-то колюче что ли, закрыл верхний клапан ранца, закончив складывать свои вещи и резким движением затянул кожаный шнурок на крючке-замке.
— Я помню, что обязан… хорошо… я помогу тебе, но просить тебя помочь мне я не могу и не буду.
— Гордость не позволяет? — хмыкнул я.
В ответ Талес промолчал.
— Тогда наймешь меня, — улыбнулся я.
Талес поднял глаза, тоже хотел улыбнуться, но застонал и схватился за губы.
— Это будет смертельно опасно, — ответил он через минуту, — рискованно… и скорее всего бессмысленно.
— По большому счету Талес, любая месть бессмысленна, а вот восстановление справедливости очень даже имеет смысл.
— Ты хочешь сказать, что готов рисковать жизнью за справедливость?
— Готов, во всяком случае, у меня на ближайшее время именно такие планы, и они совпадают с твоими. И мне и тебе для осуществления этих наших планов нужны союзники, скажем откровенно, но двойне хорошо, если у союзников совпадают цели.
— А Тарин?
— Что Тарин?
— Он тоже союзник?
— Лучшего союзника чем Тарин, ты не найдешь во всем княжестве… Он один раз уже спасал жизнь твоему отцу, он предан ему, даже мертвому… и из-за людей которые виновны в смерти твоего отца он потерял все… близких людей, земли и будущее и Род.
— Давай вернемся к этому разговору, когда прибудем в городище… люди просыпаются уже.
— Хорошо.
После обеда в городище отправилось три длинных фургона, которые повезли тело погибшего походного воеводы, четверых раненых икербов, которых нашли на поле боя и нас восьмерых… Да, уже восьмерых, во сне, судя по всему от внутреннего кровотечения, умер еще один наш, из ополчения. Всех других погибших сожгут на плато, и наших и икербов… тут так, полное уважение и прощение погибшему в бою, мертвым воинам нет позора и по местному верованию, Большая Луна примет их всех одинаково, и те, кто с остервенением и ненавистью вчера бился на плато, после смерти стали братьями навечно…
Солнце уже шло к закату, когда мы подъезжали к городищу. Нас остановил для проверки разъездной княжеский дозор, с ними в компании также были двое из судейской стражи. Но когда поняли, откуда едет наш обоз, и кто его пассажиры, попросили разрешить сопроводить нас до городской площади, это было для них большой честью. По прибытию в городище икербов сразу увели куда-то, тело походного воеводы переложили на открытую телегу и увезли в здание Совета Хранителей, где его собирались кремировать по какому-то «воеводскому» обряду. Ну а нас расположили в казармах регулярного княжеского войска. Долговязый вояка проводил нас и сказал, что мы можем оставаться в расположении неделю, это у них что-то вроде периода реабилитации, наверное. Обещали трехразовое питание в придачу с почетом уважением, а завтра у нас предстояла встреча с князем ну и собственно получение от него всяческих вознаграждений, и моральных и материальных. Когда мы расположились в казарме, долговязый повел нас в баню. Всю одежду долговязый сказал отдать двум толстым теткам на стирку и ремонт, что мы с превеликой радостью сделали. Плечо к слову начало «дергать», что ничего хорошего не обозначало, в пути я перевязывался пару раз конечно, но рана однозначно воспалилась, мизинец и безымянный пальцы постоянно немели. После бани немного отпустило, но я все равно пожаловался местному лекарю в казармах, который пытал меня почти час, предварительно напоив какой-то гадостью. Он снял швы, промыл рану, нова зашил и засыпав ее каким-то порошком наложил повязку… кровищи снова натекло.
— Завтра утром придешь, а сейчас иди, и выпей чего покрепче… будет болеть, а выпьешь, то хоть поспишь спокойно.
Зелье что дал выпить мне лекарь, кроме не сильно обезболивающего эффекта, изрядно замутило сознание и я на «автопилоте» пришел в казарму.
— Есть у нас что-нибудь впить покрепче? — спросил я Тарина тяжело опустившись на топчан.
— Есть, — ответил за Тарина Талес и протянул мне флягу покойного Сагала.
— О, то что нужно, — ответил я и приложился несколько раз.
В казарме кроме нас восьмерых никого не было, «все ушли на фронт» как говориться, в соседней казарме располагалась городская стража, но и она была полупуста, только иногда с той стороны доносился смех и голоса. Мы втроем сидели чуть в стороне от других ополченцев, и у нас была возможность поговорить.
— Тарин, а далеко эти угольные копи? — тихо спросил я, еще раз приложившись к фляге и передал ее ему.
— Прилично… но если конными, то на пятый день доедем. Это на юге, почти на границе.
— Ты был там?
— Да, еще когда служил при славном князе… отвозил туда разбойников на каторгу.
— Охраны много?
— Под сотню.
— Да… многовато, — задумался я.
— Мы купим твоего Вараса… Грешат там этим, и бывает что продают в рабство каторжан.
— О как. А что, не проверяют те же хранители как их подопечные поживают?
— А как проверишь? — улыбнулся Тарин, — был, был да сгинул, может на копях привалило, может другие каторжане забили за пайку, да углем присыпали… всякое там случается.
— И что, вот так приедем и скажем а продайте-ка нам кузнеца Вараса?
— Нет конечно, деньги есть, купим пару халатов вон в старом городище побогаче, да сойдем за купцов, попросим показать тех кто покрепче и из недавно осужденных и выберем три человека вместе с Варасом.
— Зачем три то?
— По одному не продают… жадные.
— Ясно.
— С жеребцами то что делать будем?
— А что?
— Как что, а кормить, поить, обиходить? Много забот с ними.
— А, вот ты о чем.
— Моего можно продать и на фураж и фургон выменять, — вступил в разговор молчавший до этого Талес.
— Решил значит… ты снами?
— Нет… просто, он мне не пригодится.
Я обратил внимание, что Талес немного замкнулся и что-то там себе думает.
— Эй, княжий сын… а что это ты удумал, — наклонился к нему и тихо спросил Тарин
— Завтра к нам князь Палей пожалует и, я поквитаюсь с ним.
— Ну и дурак… Сомневаюсь что получится, охранители у него ловкие и глазастые, сгинешь бесславно как убивец и разбойник, опозорив при этом память об отце своем.
